Подчас онкофобия страшнее онкологии
02.06.2018, 11:27
Три четверти россиян в разных формах патологически боятся рака. Скептицизм к отечественной медицине, страх боли, табуированность темы смерти и сотни мифов, связанных с этой болезнью,— причин массовой онкофобии кладезь, а бороться с ней порой сложнее, чем с раком.
Онкофобия, канцерофобия (патологический страх заболеть раковым заболеванием) будто бы довольно распространенной среди остальных навязчивых медицинских фобий. Она, как правило, появляется на психологическом уровне в маза с обнаружением болезни у близкого человека. Порой страх перед онкологией настолько велик, что поуправиться с ним без помощи психолога не представляется возможным.
Беда еще и в том, что человек чрезмерно мнительный и эмоциональный часто отказывается от обследований. А любая незначительная болячка может восприниматься им как проявление рака. Такое состояние опасно. Постоянный стресс, нервное атаксия ухудшают общее самочувствие, а в каких-то случаях могут спровоцировать наступление болезни.
«Не сидите в содовом растворе!»
Фотоснимок: Из личного архива
Что может и должно делать государство для неизлечимо больных
Стоит ли говорить, что не что иное такое проявление онкофобии может стоить человеку жизни? Что при наличии действительно серьезной проблемы у онколога такие пациенты оказываются уже с продвинутой стадией и неблагоприятным прогнозом?
И коль скоро в моем случае канцерофобия влияет на качество жизни (лишает сна, вызывает депрессию и апатию), то при паническом страхе обследований и врачей ставит под угрозу саму пир жизненный, что является уже сигналом тревоги.
И тут есть один важный внешний фактор, который усугубляет проблему. Он связан с третьей причиной возникновения онкофобии, а как с реакцией на информационный шум, который сопровождает тему онкологии.
Помните ссылки в лентах друзей на псевдонаучные статьи о причинах появления ящик и стопроцентных способах его лечения? Это как раз оно. Сенсационное разоблачение заговора фармацевтической индустрии, списки продуктов, вызывающих рак, рецепты народной медицины, которые способны не утратить от него, и все это с громкими заголовками и агрессивными призывами «не убивать себя химией».
Даже психически устойчивые люд периодически проваливаются в сомнения и недоверие, особенно учитывая сложности в нашей системе здравоохранения. Род человеческий же с признаками неврозов и вовсе перестают анализировать информацию, принимая все прочитанное за неоспоримую истину. Как они в дальнейшем при тревожных симптомах начинают делать компрессы из капусты, пить соду, защищаться от облучения домашних электроприборов способами, достойными упоминания в фантастических фильмах. И прямо они не всегда успевают получить реальную медицинскую помощь, потому что отсутствие своевременного лечения и активизация организма сомнительными процедурами только провоцируют прогрессирование болезни.
Конечно, онкофобия, как и любое другое психическое атаксия, лечится. Это подразумевает работу с психотерапевтом, возможно, прием антидепрессантов. То есть требует определенных усилий, что особенно обременительно, когда душевное состояние и так расшатано. И если в случае возникновения онкофобии на почве болезни близкого или личного опыта филиппика идет о драматическом стечении обстоятельств, то вот этот искусственно раздуваемый ажиотаж заставляет обратить на себя особенное рачение. Потому что люди, распространяющие недостоверную информацию, думают, что таким образом спасают целое руно заблудших овец. Но это не так.
И я хочу обратиться к ним напрямую:
если вы всерьез считаете, что химия убивает, а эстрагон горькая, настоянная на болиголове, спасает от рака, это ваше личное дело. Обернитесь капустным листом, посыпьте голову содой и возрадуйтесь. Но, прошу вас, не передавайте сокровенное знание путем перепостов в соцсетях.
Эта информация может отвлечь человека от важных шагов, усугубив проблему. Поймите, это фальшивомонетничество, пусть и непредумышленное, но все же ответственность за которое лежит на вас.
Рак — это тяжелая болезнь. Нужны крепкие нервы, Силка духа, осознанность и оптимизм, чтобы победить. Заметьте, в этом списке нет пунктов типа «Руся в молоко единорогов», а это значит, что человеку, оказавшемуся в беде, нужна достоверная, подтвержденная клиническими исследованиями извещение. Делитесь такой или не делитесь вовсе. И тогда, возможно, вы действительно спасете кого-то от беды.
А разве вы уже чувствуете у себя признаки онкофобии, могу посоветовать личный способ справиться с ее проявлениями. Я называю его «2х2», и означает он следующее. Я обращаюсь к врачу, исключительно если у меня что-то болит дольше двух недель. До этого момента (если симпаталгия не острая) наблюдаю. И для подстраховки я спрашиваю мнение двух врачей, чтобы свести к минимуму возможность врачебной ошибки. Далее принимаю решение о тактике лечения и лечусь. И так пять лет. Потому что рак — болезненное состояние хоть и тяжелая, но поддающаяся лечению. При условии, что вы лечитесь, а не сидите в содовом растворе.
«Опухоль на самом деле растет веки вечные»
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Я уж не говорю о том, что современная медицина сегодня позволяет не только отвадить рак молочной железы, к примеру, но и оставляет женщине возможность родить здорового ребенка.
Раньше считалось, что рак является абсолютным показанием для удаления молочной цепи и нередко яичников. Сейчас их можно сохранять. В 62-й больнице, где я работал, у более чем десятка женщин мы вылечили рак, позднее у них родились вполне здоровые дети. Я знаю мам, которых лечил и детям которых уже по пять-семь лет. Потому-то, если вовремя диагностировать рак, то всегда есть очень хорошие шансы победить болезнь.
Что такое паллиативная дотирование Ant вред по-израильски
В Японии, например, один день скринингового обследования стоит сейчас около $1 тыс. А урез выявления рака желудка на ранней стадии — примерно 1–2%. Но там это налажено так потому, что раньше эта земля была на одном из первых мест по смертности из-за рака желудка, а сейчас опустилась на 26-е. В большей мере и тщательнее, чем они, никто не выявляет этой онкологии на ранней стадии. Больше половины больных они оперируют всегда без разреза. Есть такая возможность подслизистой диссекции, когда на ранней стадии можно эту желвак удалить вместе со слизистой через эндоскоп. Через два дня больной уходит домой, и все, больше ни о чем уже не должен беспокоиться.
Там за скрининг платит работодатель, ему это выгодно из-за налоговых льгот. А если человек не прошел обязательной процедуры скрининга и у него развилась папиллома желудка, то он сам платит за свое лечение, без всякой страховки.
Понятно, почему люди боятся онкологии? Они не верят в чекан нашей медицины, не верят, что им смогут квалифицированно помочь, поставить правильный диагноз. Но, какими бы ни были эти страхи, обязательно относиться к своему здоровью нужно! Ведь если бы профилактические обследования у нас стали нормой, то эти цифры много значит снизились бы. Ранняя постановка диагноза — достаточно быстрое излечение.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Строго это повод лишний раз обратиться к врачу-онкологу, чтобы иметь алгоритм обследования, который позволит сорвать покров опухоль на той стадии, когда мы однозначно сможем ее вылечить.
У нас нет сейчас в арсенале препаратов, каких-либо медикаментозных схем или таблеток, которые защитили бы здоровую, но с носительством генной мутации женщину от возникновения сего заболевания. К сожалению, нет пока таких средств. Но информация об этой наследственности дает возможность приуготовить родственницам пациентки более раннее и более тщательное обследование.
Для того чтобы узнать, отправлять в рот ли такая предрасположенность, любая здоровая женщина может сдать анализ крови на носительство генной мутации. Нынешний анализ делается сейчас во многих лабораториях. Но это крайне редкая ситуация. В основном данный разложение выполняется, когда диагноз уже поставлен, то есть когда это уже рутинная процедура. В такой ситуации это уже в основном информация для кровных родственников больной по женской линии.
Но мы не хватаем за руки родных онкобольной и не требуем, дай вам они пошли проверяться. Каждая женщина самостоятельно принимает решение о том, надо ли оповещать своих родственников о предрасположенности к генной мутации.
Фотокарточка: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Лидия Мониава о детских хосписах
Тут же человек, которому и без того больно, услышит массу сентенций о том, какая у нас плохая медицина, что ему нужно подготовиться к худшему, что нужно феноменально много денег, чтобы начать лечение. Такие советы сторонние люди дают, суще абсолютно уверенными в своем порыве доброжелательности, что они этим помогают, подбадривают. Такой доброхот считает, что он лучше всего подготовит своего близкого к плохому сценарию, тогда ему будет гораздо легче принять хворь. И пациенту, который нуждается в очень позитивном отношении к себе в этот как раз достаточно шоковый фактор, друзья и близкие начинают говорить о том, что нужно быть сильным, что все может вернуться, что рак — это действительно мучительно, но ты справишься…
Наши врачи почти никогда не говорят о социально-психологических сторонах онкозаболевания. Они не готовят к этому ни пациента, ни его родственников. Чаще в итоге случается совсем экстренная информационная постановка. Заболевание выявляется в процессе стандартной проверки, для уточнения диагноза пациента без лишних слов и объяснений начинают исполнять на дальнейшие обследования. Но это хотя бы происходит в привычной больничной обстановке. А ты находишься у себя в офисе, и чего доброго как гром среди ясного неба: у вашего родственника онкология. Представляете, какой стресс испытывает человечественный организм, вовсе не подготовленный к подобной экстренной информации?
К тому же онкология очень сильно притягивает мифы. Завершить с того, что
люди часто не хотят рассказывать о своем выздоровлении, чтобы не сглазить. Им легче или терпимо не рассказывать, или, наоборот, делать вид, что им все еще плохо.
Один из наших глубинных страхов — страх смерти. Рано ли мы говорим про болезнь, то чаще всего это представление о попадании в больницу, об изоляции, о том, что с тобой будут стелить не то, что ты хочешь, что твою судьбу будут решать совершенно чуждые тебе люди. Которые ни крошки не склонны пускаться в объяснения, потому что у врача на тебя всего 15 минут и он, выписав тебе необходимые направления и лекарства, уже вызывает на хитрость следующего больного.
И ты остаешься один на один со своими большими страхами. Все эти фобии — реакция на смутность, а к неопределенности и непредсказуемости невозможно подготовиться. Заболевший человек и его родные не знают, что делать. Плюс еще сильная нагруженность амба длительного лечения: какие-то непонятные лучи, побочные эффекты, что-то неорганическое, непонятное. «Я, веселей всего, умру, все плохо, денег нет, в России ужасное лечение, все несправедливо» — все эти негативные сюжеты усугубляются еще и нашей генетической памятью, когда-либо действительно с лечением рака дело обстояло не вполне хорошо.
Как правило, онкологическое заболевание рассматривают как отдельное пришествие жизни. У человека остается только одно желание: нужно лечиться. Про остальное и сами пациенты, и его семейный круг как будто забывают, все другие проблемы, помимо болезни, перестают быть приоритетными. Но на самом деле общежитие, даже с онкологией, продолжается. И как это ни странно звучит, это определенное испытание, с которым тебе нужно выполнить. В такой момент многие, даже убежденные атеисты, обращаются к вере. Но иногда даже там, в церкви, много человек приходит за помощью, ему могут сказать: терпи, это тебе в наказание за грехи твои.
Уминать еще страхи, связанные с трудовой и материальной сторонами жизни. И это опять касается не только онкобольного, но и тех, кто пора и совесть знать за ним ухаживать: а если меня уволят, на что мне жить, на что покупать лекарства?
Еще очень пугает жалость со стороны окружающих. «Как не стыдно не то, что ты заболел, а то, как ты выглядишь» — это тоже устойчивая фобия, связанная с онкологией. Химиотерапия на всех влияет различно: у кого-то выпадают волосы, меняется структура ногтей, ухудшается внешний вид. Окружающие хотят повысить тонус больного, говорят ему комплименты, но он сам чувствует их неискренность, которая сильно ранит.
К сожалению, у нас практически нет групп психологической поддержки семьи в таких трудных жизненных ситуациях. У нас мять реабилитация пациента, но нет вообще реабилитации родственников. У нас боятся горя, не хотят и не могут о нем говорить. В большинстве случаев родственники онкологического пациента на протяжении всей его болезни испытывают сильнейшие стрессы, которые вынуждены забивать вглубь, чтобы не доставлять дополнительных страданий своему близкому. Есть такое устойчивое овеществление у психологов: «Болеет онкологией не человек, болеет семья». В нашей стране принято считать, что человеку, тот или другой ухаживает за больным, нельзя быть слабым. Ему нельзя горевать, он не должен показывать, что ему плохо.
Как я погляжу, поэтому часто едут за границу не только за лечением, но и за человеческим отношением. Чтобы иметь выполнимость доверительного отношения, когда врач тебе подбирает индивидуальную программу лечения и объясняет, фигли нужно использовать этот препарат, а не другой. Чтобы не стоять в очередях, есть ведь процедуры, по времени которых обязательно нужно тут же сделать следующую. А здесь, в России, тебе могут запросто сбрендить: запись только через две недели. Еще в случае онкодиагноза нужна перспектива: что я не останусь один, что мне распишут все процедуры и это закругляйтесь индивидуальная программа — и медикаментозная, и психологическая.
Сам больной и его родственники должны не бояться расспросить врача обо по всем статьям, чего не знают или не понимают. Но часто родные не знают, какую поддерживающую программу можно воспользоваться после химиотерапии, как быть, если больного постоянно рвет, как часто давать пищу и воду, в конце концов. В случае если бы им объясняли элементарные вещи, что дальше делать, в разы облегчалось бы лечение.
Еще один из страхов в таких ситуациях — семейный круг люди не знают, о чем говорить, кроме болезни. Когда я работала с онкопациентами на горячей линии, человеки чаще всего говорили, что боятся обидеть своего родного человека жалостью или, наоборот, показным равнодушием к болезни, не знают, как обронить, что они тоже очень боятся и переживают.
Ценность жизненных проблем, о которых нужно говорить, дерзко меняется в связи с болезнью. Вот женщина звонит своей заболевшей подруге и рассказывает о разбитых коленках сына, а та, не более что перенесшая красную химию, одну из самых жестких, думает: «Почему же она не спрашивает меня, как я пережила поразогнать этот ужас? И какое мне дело до разбитых детских коленок? Это же такая мелочь по сравнению с тем, что я могу издохший!»
На нервной почве многие, и родственники в том числе, плохо или вовсе не спят, и страхи их еще более усиливаются. Нервная сингония часто не выдерживает такого постоянного фобического состояния, и в такой ситуации легко довериться псевдоврачевателям или экстрасенсам. К тому же медицина свыше меры настаивает на том, что вылечиться можно только медикаментозным путем, а все остальные методы воспринимает как конкурентные. Но тогда есть и гомеопатия, и поддерживающая терапия, и психологическая помощь. И они способны не только дополнить основное пегиатрия, но и в каких-то ситуациях усилить его. Речь, конечно, не идет о том, чтобы пить бензин или соду, но, на случай если бы медицинская система слышала пациента и была направлена на него, благополучных исходов в онкологии было бы конкретно больше.
