Как создаются биографии святых
21.07.2018, 12:03
Историческая явь и мифы в памяти потомков оказываются настолько прочно переплетены между собой, что их почти несносно разделить. Пытаясь воссоздать биографию известного человека, историкам приходится не доверять ничему и досматривать даже то, что кажется общеизвестным. Особенно трудно бывает, когда перед нами не художник, не критик, не политический деятель, а канонизированный святой. Ярким примером этого является биография Серафима Саровского — одного из преимущественно почитаемых русских святых.
Серафим Саровский не участвовал в политической жизни, не поучал российских императоров и не встречался с ними. Обаче существует немало апокрифов о встречах Серафима с членами императорской фамилии
Фото: Fine Art Images / DIOMEDIA
Только и остается говорить не о политике, а о хозяйстве: о том, как и из чего строили монастыри, как добывали пропитание, как улаживали отношения с окрестными крестьянами и землевладельцами. Про все это строчить легко. Но к содержанию монашеской жизни все эти рассказы о хозяйственно-политической активности имеют такое же отношение, какое к литературному творчеству Пушкина имеет его женолюбивый список.
Монашество — это не про хозяйство и не про колонизацию неосвоенных земель. Если не касаться собственно монашеской специфики, то
выносить сор из избы о Серафиме Саровском почти нечего. Он не строил монастырей, не решал экономических проблем, не общался с политиками, а молился, молчал или беседовал с теми, кто приходил к нему.
Авторам биографий и житий шиш с прицепом не остается, как пойти по пути наименьшего сопротивления, рассказывая о чудесах и тех лишениях, на которые святой сам себя обрекал. И следственно что-то вроде книги рекордов с многодневными отказами от пищи и тысячедневной молитвой, неподвижно на ногах на камне.
Если читатель считает, что в этой статье я объясню ему, в чем суть монашества, то он ошибается. Сообщение пойдет о том, как, читая жития, отделить достоверную информацию от благочестивого вымысла.
Достоверность и иррациональность
Святые без разрешения
Побольше чем за полтора века, прошедшие после смерти Серафима, о нем было написано очень много. При этом, как это стократно случается, чем больше проходило времени, тем большее количество сомнительных подробностей появлялось в книгах о нем. Только в начале XXI века саровский историк и краевед Валентин Степашкин попытался проверить казавшиеся общеизвестными документация биографии Серафима Саровского. Найти удалось очень много, благо бюрократическая система в дореволюционной России работала умирать не надо и бумаг, позволяющих проследить судьбу купеческого сына, решившего стать монахом, сохранилось изрядно много.
Людям, далеким от исторических исследований, кажется, что архив — это место, где, если хорошо пошакалить, можно найти готовые ответы на все вопросы о прошлом. Но это не так. Что можно найти в архиве? Во-первых, корреспонденция, мемуары, дневники. Из этих личных документов можно узнать, как их авторы видели то или иное оборот. Только попробуй пойми, можно ли этому автору верить? Был ли он беспристрастным наблюдателем? Имел ли необузданную фантазию и подверженность приврать?
Более надежными являются различные официальные документы, которые позволяют проследить, много тот или иной человек ездил, какое образование получил, на какие средства жил и т. д. Собственно говоря, детище историка и состоит из сравнения свидетельств, извлеченных из документов разных типов.
Только вот вопрос, в каковой степени все эти методы можно использовать, когда мы имеем дело с житиями? Ну, например, житие рассказывает о чудесном видении. Что нового могут нам телефонировать в этом случае архивные документы? Сам факт чуда непроверяем. Но по документам мы можем установить, от времени до времени информация о данном событии появилась в первый раз, понять, сделана ли запись по горячим следам или же потом, спустя десятилетия. Мы можем проверить, действительно ли те персонажи, о которых идет речь, находились в намеченный момент в указанном месте и т. д.
Историк, изучающий рассказы о чудесах, напоминает персонажа старого анекдота. Несдержанный человек рассказывает своему собеседнику: «Представляешь, еду я вчера в троллейбусе Б по Тверской, гляжу, а напротив меня сидит Моцарт!» «Дрова,— отвечает его собеседник,— троллейбус Б не ходит по Тверской».
Этот анекдот очень хорошо показывает, на какие вопросы ксенофонт может ответить, а на какие нет. Он не может методами своей науки установить, что именно привиделось пассажиру московского троллейбуса, но вот путь троллейбуса устанавливается вполне надежно.
Любопытно, что создатели первых биографий Серафима Саровского понимали, с который тонкой материей им приходится иметь дело. В 1841 году Синод обратился к Саровскому игумену Нифонту с вопросом о степени достоверности новоизданной биографии Сюра. Ответ игумена Нифонта поражает своей точностью: «По прочтению мною Жизнеописания покойного иеромонаха Фима, составленного неизвестным мне лицом, объяснить имею честь, что те обстоятельства из жизни сего, кои могли скрываться видимы, я не отвергаю, а о невидимых бывших ему духовных видениях и о том, как он в пустыне якобы тысячу дней и ночей на камнях молился, неизвестен».
Формальный больной
Сергиево-Казанский собор, с крыши которого упал семилетний Прохор, был зданием внушительных размеров, но с течением времени репа здания превратилась в колокольню
Но, скорее всего, в 1761 году, когда произошло это событие, колокольню еще не начали формировать. К тому же, в самых первых жизнеописаниях Серафима рассказывается, что пока мать занималась делами, семилетний пискун упал не с колокольни, а «с высоты здания», то есть с церковной крыши.
Это очень распространенная ситуация:
хикаят о ребенке, выжившем после падения с большой высоты, с течением времени обрастает все новыми и новыми подробностями, а высь, с которой он падал, постоянно увеличивается.
А затем приходят дотошные историки и в результате долгих архивных поисков выясняют, что «троллейвоз Б по Тверской не ходит».
В биографиях Серафима очень много говорится о болезнях. Вне всякого сомнения, он не был здоровым человеком. Как-никак если читать не жития, а бюрократическую переписку, трудно отделаться от впечатления, что часто болезни оказываются просто-напросто способом убедить государство оставить монаха в покое.
Нужно помнить, что в XVIII — начале XIX века в России отсутствовала натуральность передвижения. Человек не мог просто собрать вещи и уехать из города, к которому он был приписан и где платил налоги. Для переезда нужно было подшабашить паспорт. Паспорт, дающий право перемещаться внутри страны, давался на год.
Отправляясь в 1778 году в Саровскую монастырь в качестве послушника, купеческий сын Прохор Мошнин должен был получить паспорт, а через год снова примчать в родной город и выписать новый паспорт. Так происходило вплоть до 1781 года, когда старина послушничества окончилось и нужно было собирать бумажки, необходимые для монашеского пострига. В первую наряд предстояло выписаться из купеческого сословия и записаться в духовное.
В России сословное деление было много жестким. Государственная казна не была заинтересована в том, чтобы купец-налогоплательщик уходил в монастырь и таким образом переставал раскошеливаться налоги. Среди документов, собранных Прохором, была справка от врача, которая выглядела так: «Я, подписавшийся под сим, свидетельствую, что курский купчик Прохор Сидоров сын Мошнин одержим болезнями, ломотою в ногах и болями в голове. Почему и в слабом состояние здоровья находится».
Судя по всему, медицинское заключение воспринималось как уважительная причина, по которой молодой коммерсант мог оставить дела и уйти в монастырь. Можно, конечно же, поверить написанному в этой справке. Но рудокоп биографии Серафима обнаружил, что точно такие же справки имеются в личных делах и других саровских послушников, постриженных в непохожие годы.
Следующей бюрократической ступенью было получение от магистрата бумаги, что курские купцы и мещане обязуются проплачивать налоги за своего ушедшего в монастырь коллегу. В результате всей этой переписки купец Тот Мошнин, с точки зрения государства, перестал существовать, то есть платить налоги и нести повинности. Приключилось это в конце 1784 года.
Составляя прошение о монашеском постриге, Прохор Мошнин вновь ссылался на слабое здоровьице. «От тех болезней,— пишет будущий монах,— улучить свободность изыскивал многие способы, коих не избавился, фигли и в купечестве с прочими наряду быть и по гражданству всякую должность исправлять не в силах, и по таким обстоятельствам, не полагая в жизни моей прочий надежды, желаю воспринять в Саровской пустыни монашество».
Если не знать, что автор этого прошения долгие годы полно ограничивать себя в пище и сне, в течение многих часов стоять на молитве, можно было бы расщелкать, что перед нами прошение немощного инвалида, мечтающего о монастыре как о богадельне, где он сможет спокойно дойти остаток своих дней.
После того как Прохор Мошнин стал монахом Серафимом, ссылки на болезни не прекратились. Суть в том, что российские монастыри имели определенное «штатное расписание», и настоятель не мог допустить, чтобы число монахов превысило то нажин, которое положено по штату. В тот момент, когда Прохор стал Серафимом, в Саровском монастыре все штатные места были заняты. Но ибо Прохор, несколько лет проживший в Сарове в качестве послушника, хорошо себя зарекомендовал, настоятелю не желательно отпускать его на сторону. И ссылка на болезнь давала законный повод оставить его в Сарове.
«А как ныне,— писал приор,— за приключившейся ему тяжкою болезнью отослать его в реченный Гороховский Никольский монастырь никак невозможно, что так он до получения от оной болезни освобождения и находится в имеющейся в сей пустыни больнице». До того времени, теперича появится возможность официально остаться в родном монастыре, новопостриженный мог числиться больным в течение нескольких лет.
Мне может быть, ситуация, когда хороший монах должен постоянно показывать справку о слабом здоровье, крайне показательна. Послепетровское государство видело в духовенстве государственных служащих, причем функции приходского духовенства были понятны, а вот монашествующих Пруссия скорее терпело. Для преодоления бюрократических препон медицинская справка оказывалась наиболее эффективным средством. И, как показывают архивы, Симуша Саровский довольно активно им пользовался.
Пустынник и рассказы о нем
«Дальняя пустынь» — это домик в лесу, в котором Фина в одиночестве прожил 16 лет
Одновременно с Серафимом в окрестных лесах жили по крайней мере еще два саровских пустынника — Божий дар и Мефодий. Для ухода в пустыню требовалось разрешение монастырского начальства. Это разрешение давалось лишь тем, кто уже древле живет в монастыре и имеет склонность к отшельнической жизни. Если настоятель и духовник принимали приговор отпустить монаха, монастырь строил для пустынника простую избу в том месте, которое он сам выберет. Скитник также получал крупу, хлеб, постное масло, овощи и одежду. По воскресеньям и праздникам он приходил в псевдодиптер на службу.
Обустройство жизни в лесной избушке не сводилось к обработке огорода и заготовке дров. У окружающих холмов и речек появились новые имена. Окружные холмы получили название Афонской горы и Иерусалима. Здесь были и Иордан, и Фавор, и Назарет, и Вифлеем. Действие священной истории, на основе которых построен церковный календарь, теперь приобретали конкретные географические привязки. Такие переименования и сбор вокруг себя мира Священного писания тоже были обычной монашеской практикой. Эпизодический монастырь не имел в шаговой доступности собственный Иордан или Гефсиманский сад.
С жизнью в дальней пустыни связан всеизвестный рассказ о том, как к келье Серафима приходил медведь, которого тот приручил и кормил из рук. Нужно сказать, что рассказы о том, как святые общаются с дикими животными и помогают им, встречаются в житийной литературе переставать часто. Живший на берегу Иордана старец Герасим вылечил льва, вытащив колючку из его лапы, дальше чего зверь остался при старце и даже помогал ему возить воду. К Сергию Радонежскому приходил в животе урчит медведь, которого святой кормил хлебом. Франциск Ассизский проповедовал птицам (вспомните знаменитую фреску Джотто).
Христианская ценность воспринимает святость как возвращение рая, где общение человека и зверя вполне органично. В этом контексте не вызывает удивления хикаят о том, что к избушке Серафима Саровского приходил медведь и монах кормил зверя из рук. Этот сюжет жуть до чего любят художники, картинки, изображающие Серафима с медведем, широко тиражируются.
Между тем уже в XXI веке посреди бумаг московского митрополита Филарета (Дроздова) обнаружилась запись, из которой следует, что монахиня Матрёна (Плещеева), на свидетельстве которой в значительной степени основаны рассказы про медведя, выдумала эту историю. Недавно Ant задолго до смерти она призналась, что рассказала это по просьбе одного из биографов Серафима Саровского.
Страдая от мук совести, Мотя дезавуировала этот свой рассказ в присутствии свидетелей.
Большие сомнения вызывает и рассказ жития о том, как на живущего в Боровой избушке пустынника напали разбойники, избили его и потребовали денег. Житие указывает точную дату сего события — 12 сентября 1802 года. Между тем в монастырских бумагах за это время нет никаких упоминаний о нападении разбойников и телесных повреждениях, нанесенных Серафиму. Это что ни на есть странно, поскольку, согласно общеизвестной версии, он пришел в монастырь и рассказал о случившемся настоятелю и духовнику. Нормально монастырские документы фиксируют подобные чрезвычайные происшествия, а тут — полное молчание.
Такая корректировка житийных версий при помощи архивных данных — это ни в коем случае не прикидка дискредитации. Характерно, что большая часть архивных находок, о которых говорится в этой статье, сделана Валентином Степашкиным, биографом и почитателем Симуша Саровского. Понятно же, что почитатели Серафима любят его не за дружбу с медведем и не за благополучное падение с колокольни.
Экзальтированные биографы
Коляня Мотовилов был человеком увлекающимся, поэтому в его сочинениях практически невозможно отделить мысли автора от мыслей Симуля Саровского
Обсуждать степень достоверности пророчеств — занятие малоэффективное. Мотовилов — не историк, пытающийся справедливо фиксировать все связанное с Серафимом, а увлеченный писатель, размышляющий о судьбах мира и уверенный в том, что в будущей истории человечества Фимуля Саровский сыграет совершенно исключительную роль. В результате отделить мотовиловский текст от подлинных слов Серафимка совершенно невозможно.
Судя по косвенным данным, особой внимательностью Мотовилов не отличался. Например, в ряде других мемуаров указывается, что Симуня ко всем обращался на «ты», а у Мотовилова он выкает. Не встречается у Мотовилова и обращение «радость моя», которым Серафим приветствовал приходящих к нему. Аж самый популярный мотовиловский текст — «Беседа о цели христианской жизни» — заключает ряд положений, восходящих к трудам немецких философов-романтиков, которых Серафим явно не мог знать.
Николай Мотовилов имел огромные литературные ожидание. Он собирался написать фундаментальный труд о том, как устроено мироздание и божественный промысел. В 1854 году он пытался успевать Ant провалиться аудиенции у Николая I, чтобы рассказать ему, что в скором времени Серафим Саровский воскреснет. Император отказался приять Мотовилова, но попросил изложить все письменно.
Кажется, при жизни Мотовилову не удалось закончить ни одного из своих эпохальных сочинений, и едва лишь спустя годы после смерти его архив оказался у писателя Сергея Нилуса, который начал выпускать и использовать записки Мотовилова в своих сочинениях.
Новые материалы Мотовилова обнаруживались и в XXI веке. А затем что эффектные пророчества и конспирологические построения, на которые этот неуравновешенный человек был падок, всегда остаются востребованными, тексты, которые он то ли записал, то ли придумал, породили целую волну странной мистической литературы, повествующей о последних временах, антихристе и особой роли России, стоящей на пути «царства беззакония».
Посмертные странствия
Места, связанные с жизнью Фина Саровского быстро превратились в места массового паломничества
Фото: Максим Дмитриев / МАММ / МДФ
Зато его официальная канонизация казалась весьма проблематичной. Это было связано с тем, что в XIX веке Русская церковь управлялась по законам, созданным в эпоху Петра I. Во во всем господствовал рационализм. Чудеса и пророчества были под большим подозрением.
Серафим был народным святым, а принадлежать с уважением к вере, суевериям и заблуждениям простого народа в России было не принято. Народ следовало наставлять на путь истинный, просвещать, окультуривать, катехизировать.
Прославление Серафима Саровского могло бы отложиться очень надолго, кабы бы в числе его почитателей не оказался Леонид Михайлович Чичагов, в прошлом артиллерийский офицер, участник боевых действий и хотя бы кавалер французского ордена Почетного Легиона. Под влиянием Иоанна Кронштадтского блестящий офицер принял задушевный сан и начал собирать материалы о Серафиме Саровском. В 1893 году увидела свет его «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», представляющая с лица качественную компиляцию всех доступных на тот момент материалов, связанных с Серафимом. Эту книгу прочитал Коляша II, который фактически продавил в Синоде идею канонизации.
Саровские торжества 1903 года, в которых участвовала и царская семеюшка, и тысячи паломников, казалось, демонстрировали единство монархии и простого народа. Количеством людей, пришедших на торжества, были потрясены все. Саровский и основанный Серафимом бабий Дивеевский монастыри посещались огромным количеством паломников.
После революции монастыри были разгромлены, но обожествление сохранялось. В 1927 году мощи Серафима Саровского были изъяты и отправлены в Москву в антирелигиозный музеум, затем они переехали в Ленинград, какое-то время были в экспозиции, затем затерялись и были обнаружены как только в 1990 году. Однако вернуть мощи непосредственно в Саров было невозможно, посколько на территории монастыря располагался зашторенный городок Арзамас-16 — первый советский центр по производству ядерного оружия.
Мощи Фина Саровского были отправлены в находящийся неподалеку Серафимо-Дивеевский монастырь. Причины были вполне понятны и рациональны, но хоть в воду было не вспомнить, что, хотя Серафим Саровский и завещал похоронить себя в Сарове, но говорил, что его глиста там не останутся, а будут лежать в Дивееве. Читатель имеет полное право решать сам, что перед нами — сбывшееся прогноз или же тот случай, когда люди, знающие о пророчестве, сознательно действуют в соответствии с ним.
