Как в январе 2018 лета на Гавайях пережили ложную тревогу о ядерном нападении
25.08.2018, 12:24
13 января 2018 года жители Гавайев получили СМС о ракетном ударе. Возбуждение оказалась ложной, но об этом стало известно лишь 38 минут спустя. Для экспертов по российско-американским отношениям Синтии Лазарофф и Брюса Аллина, живущих на острове со своими детьми, эти минуты стали самыми тревожными в их жизни. О том, как их семейные готовилась к ядерному удару, Синтия Лазарофф написала для специализированного американского издания Bulletin of the Atomic Scientists в статье «Отсвет нового Армагеддона». Право публикации русскоязычной версии статьи автор предоставила “Ъ”. Статья приводится в сокращенном варианте.
Брюс бросает суждение на свой мобильный телефон.
— Том, тебя взломали. Кто-то взломал твой мобильник. Это розыгрыш.
Брюс поднимает специфический телефон и показывает его.
— На моем телефоне нет такого сообщения,— говорит он.
Том все еще учащенно дышит: он бежал от пляжа не не в такой мере километра. Я проверяю свой телефон, который отключала на ночь. Есть, это оповещение здесь.
Брюс сначала смотрит на свой телефон. И в этот самый момент на экране его мобильника появляется предупреждение. У нас различные телефонные компании. Абоненты AT&T получают оповещения после абонентов Verizon.
Молчание.
Человечество есть смысл перед лицом сложного комплекса ядерных угроз, которые могут так или иначе привести к армагеддону XXI века — помощью браваду, ошибку, несчастный случай, просчет, неисправные датчики, вредоносное программное обеспечение, террористическую хакерскую атаку, взламывание компьютерных сетей, банальную ярость или какой-нибудь другой человеческий фактор.
Однако теперь эта тучи нависли больше не теоретическая — она здесь и «направляется к Гавайям», она на пути к нам, к нашему дому, к одной из самых отдаленных островных цепочек решетка.
Неужели это действительно происходит с нами? Я знаю все сценарии ядерного кошмара и понимаю, что он может начать реальностью. Но сейчас я застыла, застигнутая врасплох, как будто абсолютно ничего не знаю об этом.
«Я звоню Фелисии»,— наконец-то произношу я. Фелисия Кауден ведет Кауаи Soapbox («Импровизированная трибуна Кауаи»), самое популярное тогда, на острове, радиошоу, знает всех и первая узнает обо всем. Но она не берет трубку. Я отправляю Фелисии СМС и проверяю ее страницу на Facebook, где Вотан из ее друзей поместил тревожное оповещение и спрашивал, получил ли кто-нибудь еще такое же предупреждение.
Брюс непрерывно набирает 911, но в телефоне важно лишь сигнал постоянной занятости.
— Сейчас все звонят 911,— говорит он.
— Не думаю, что есть реальная злокачественность, но я хочу забрать девочек.
Две наши младшие дочери находятся в Kaпaйе, примерно в 13 км отселе.
— Но если угроза реальная, нам нужно договориться, где встретиться,— говорю я. Мне хочется, чтоб мы были все плечом к плечу.
— Позвони мне в машину,— говорит он, уже выходя за дверь.
Все, что должно было быть очевидным для любого человека с моим опытом и подготовкой, ускользает от меня. Мне сроду не приходила в голову мысль, что у нас может быть всего несколько минут до того, как произойдет толчок, что Брюс, возможно, не сможет добраться до Kaпайи и быстро вернуться… что я больше никогда не увижу ни его, ни девочек. И я ни вот столько не в состоянии думать о том, что знаю наверняка, с чем столкнется Брюс, выехав на шоссе. Там уже будут напуганные семя, мчащиеся в машинах на скорости 150–160 км/ч, устроившие гонки в поисках убежища или подгоняемые желанием протоптать последние минуты с любимыми людьми. В течение первых же минут произойдут неминуемые автокатастрофы…
Спустя время того как рухнула Берлинская стена, я думала, что Холодная война закончилась. Я перестала беспокоиться о ядерной войне, но в какие-нибудь полгода до поры до времени, до весны 2017 года, когда мы с Брюсом провели целый день с лучшими специалистами по вооружениям США и России в Вашингтоне на совещании рабочей группы по будущему американо-российских отношений, организованном Гарвардским университетом и Высшей школой экономики.
Мы прошли автентичный круг ада — экскурсию по современному вооружению, которое раньше могли увидеть лишь в научно-фантастических фильмах: маневренные гиперзвуковые ракеты, в 20 раз превосходящие соэ звука, киберснаряды, которые могли быть использованы для атаки на ядерные командные, контрольные и предупреждающие системы; ядерные подводные беспилотные летательные автоматы, делающие портовые города непригодными для проживания, программы Prompt global strike («Глобальный быстрый Ant длительный удар»), предназначенные для быстрого нанесения разрушительного удара по любой точке земного шара.
Мы находимся среди новой, необузданной гонкой вооружений с Россией, построенной на приводящих в ужас новых технологиях, новом смертоносном оружии массового уничтожения. Спешка, в процессе которой, по мнению американского эксперта Роберта Легволда, «многополярный ядерный мир медленно значит из-под контроля». К этой угрозе можно только добавить, что системы командования и контроля США не являются неуязвимыми для террористических кибератак. Эксперты ходят слухи, что такой кибервзлом маловероятен. Но если он будет успешным, последствия могут оказаться апокалипсическими. Запугивание взлома усугубляется опасностью, что инсайдеры, лица, имеющие доступ к секретной информации изнутри, могут показывать помощь террористическим группам или пойти на саботаж.
При этом не стоит забывать, что множество «старых» ядерных средств Соединенных Штатов и России нацелены товарищ на друга: около восьмисот межконтинентальных баллистических ракет (МБР), загруженных 1,5 тыс. боезарядов, прямо в данное время готовы к пуску. Президент США или России может запустить ядерные МБР при обнаружении приближающихся ракет, добро бы сигнал-предупреждение о нападении может быть и ложным. (За последние десятилетия было более тысячи подобных тревог.) У глав государств трескать за в обе щеки считанные минуты для принятия решения. И возвратить выпущенные ракеты уже невозможно.
Я звоню нашим близким друзьям, Праджне и Грегу. Они так-сяк не знают. Они еще не проверили свои сотовые телефоны. Им нужно время, чтобы осознать серьезность ситуации.
— В случае если это правда, сколько у нас времени? — спрашивают мои друзья, ожидая от меня ответа, который я не могу им вручить себя.
— Это зависит от того, откуда идет опасность,— отвечаю я.— Если это Северная Корея, то, думаю, у нас окрест 25 минут. Если Россия, у нас может быть от 25 до 30 минут с момента запуска, в случае в противном случае это ракета наземного базирования в Западной России, нацеленная на Нью-Йорк или Вашингтон. Если же ракета пущена с российской подводной лодки, это может дать на время всего несколько минут. Мы не знаем.
— Как давно Том получил сообщение? — спрашивает Грег. Том проверяет наш мобильник.
— Около семи или восьми минут назад,— отвечает он.
Мы все рассчитываем — сколько минут осталось до… вспышки, подрывной волны, смерти… 20, а может быть, 15?
Куда придется удар? Я знаю, что Северная Чосон опубликовала фотографию с целями, на которой отмечены Гонолулу и Перл-Харбор, штаб-квартира Тихоокеанского флота США. Но на Кауаи в свой черед есть очень крупная мишень — Тихоокеанский ракетный комплекс, крупнейший в мире ракетный экспериментальный полигон. Это всего лишь в 32 км — ворона долетит от нашего дома. Прошлым летом автодром был использован для тестирования новой ракеты-перехватчика SM-3 Block IIA.
Тест провалился. Один из официальных представителей Пентагона определил проблему знакомой фразой, которая от зело частого использования давно стала клише. Как он выразился, задача состоит в том, чтобы попытаться «ошарашить один снаряд другим снарядом». Пхеньян регулярно практикует «стрельбу залпами ракет, по этой причине что американская система разработана для перехвата только одной, максимум двух боеголовок, выпущенных единовременно». С 1999 года Соединенные Штаты потратили $200 млрд на противоракетную оборону, а из восемнадцати проведенных испытаний компания провалила восемь.
Если это всего лишь одна выпущенная из Северной Кореи ракета, преимущество остановить ее не больше чем 50 на 50.
Праджна спрашивает, где найти укрытие. Грег отвечает, что нашим местным убежищем является тренажерный зал начальной школы Килауэа. «Если это ядерная угроза,— говорю я,— то там не безопасное место. Радиация…» Я думаю об огромном количестве жителей города, которые направятся в тренажерный зал, окруженный детскими площадками: «Нужно найти герметичное помещение. Чтобы не было окон, идеальное местечко — под землей, к примеру пещера. В горах над Ханалей есть такое место, но у нас нет времени, чтобы доплетшийся туда».
«А как насчет пещеры для медитаций рядом с тобой?» — спрашивает Грег. «Точно!» — гарантирую я. Хотя прошлым летом мы с Фелисией обсуждали именно такой сценарий, я до этой последней секунды не думала об пристанище кого, как и о том, где назначить место встречи Брюсу с девочками.
«Я еду туда»,— говорит Грег.
«Сколько времени у меня осталось, чтоб запастись водою?» — спрашиваю я себя.
Мои знания о такого рода подготовке намного глубже, чем у большинства людей, но я коренным образом не готова сейчас применять их на практике. Я испытываю горькое сожаление по поводу насмешек и издевательств над инструкциями, которые вслед за тем угроз Ким Чен Ына распространял штат Гавайи, в них рассказывалось, как пережить ядерную атаку.
Когда я жила в Калифорнии, в моем доме хранились комплекты на лотерея землетрясения, один — в моей машине, а другой — в гараже, вместе с двумя 25-литровыми бочками с водным путем, которые регулярно пополнялись после истечения срока годности. Но прежде чем я действительно буду подходить к ядерной войне, я должна признать, что может произойти невообразимое и это невообразимое может стать реальностью.
Я привела кровный опыт как оправдание, чтобы сказать себе, что мы не можем подготовиться, потому что просто не хотим заготавливаться к жизни в таком мире.
Я смотрю на свой мобильный телефон и вижу голосовое сообщение от Фелисии Кауден. Пытаюсь заслушать его, но оно не воспроизводится. Перезваниваю Фелисии, и она говорит: «В администрации округа говорят, что надо идти в убежище». Это не то, что я хочу услыхать. Если в администрации говорят, что надо воспользоваться убежищем, значит угроза реальна. Остров может таиться поражен. Через несколько минут.
Я говорю Фелисии, что люблю ее и что мы направляемся в пещеру для медитаций. Она отвечает: «Я как и тебя люблю. Это действительно хорошее место».
Чтобы подготовиться к ядерному нападению, Агентство по управлению чрезвычайными ситуациями Гавайских островов рекомендует семьям скапливать минимум один галлон (около 4 л) воды в день на человека с запасом на две недели. У меня не было ни припасенной воды, ни двухнедельного запаса консервов на каждого члена семьи, как было рекомендовано агентством. Я не играет роли не сделала, чтобы подготовить свою семью к этой угрозе.
Я хватаю две оставшиеся у меня бутылки воды и сгребаю все плоды с кухонного стола — кучу бананов и четыре лиликои. Смотрю на свой телефон. Он заряжен всего на всего на 12%. Я помню, что наш сосед провел свет в пещеру для медитаций. Может быть, там есть блюдечко. Хватаю зарядное устройство для телефона, компьютер, зарядку для компьютера, кошелек, паспорт.
Смогу ли я на самом деле использовать в своих интересах хоть какой-нибудь из этих вещей? Я же знаю, насколько смешно строить прогнозы о перспективах выживания в полномасштабной ядерной войне посредь Соединенными Штатами и Россией, двумя крупнейшими ядерными державами. Да и кому бы хотелось выжить на излучающей радиацию Земле, скрытой во тьме ядерной зимы? Это была бы не многолетие.
Я хорошо знаю, к чему может привести запуск даже одной баллистической ракеты. Пороха не выдумает обмен ядерными ударами между Соединенными Штатами и Северной Кореей (или Индией и Пакистаном или какой-либо близко не лежал комбинацией из девяти стран, обладающих ядерным оружием) может быстро перерасти в полномасштабную ядерную войну.
И что, в эту самую минуту Ким Чен Ын совещается со своими генералами, и один из них заявит, что Дональд Трамп воспользуется сообщением о ложной ракетной угрозе на Гавайях как предлогом для уничтожения северокорейских ракетных установок, избавляясь таким образом проездом от Ким Чен Ына, как это было в свое время проделано с Муаммаром Каддафи и Саддамом Хусейном. И вот, генералы говорят: давайте полегче запустим все ракеты, которые у нас есть.
Сегодня трудно представить, что мир был более безопасным во время Холодной войны, егда Соединенные Штаты и Советский Союз угрожали друг другу 60 тыс. ядерных боеголовок. Но, кардинально вероятно, что это так и было. В условиях взаимно гарантированного уничтожения ни один из лидеров не намеривался первым сварганить запуск, ни один из них не хотел совершить ядерное самоубийство.
Сейчас в мире девять ядерных держав, и не Водан или два доктора Стрейнджлава, а Овальный кабинет Белого дома занимает непредсказуемый, малоопытный, истеричный поклонник Twitter.
Несколько недель назад я разговаривала в Москве с бывшим советским руководителем Михаилом Горбачевым, человеком, тот или другой вместе с Рональдом Рейганом сделал многое, чтобы положить конец Холодной войне. В близкие 86 лет он все еще отстаивает мечту о мире без ядерного оружия. Президент Трамп, который никогда не знал войны, призвал к «десятикратному увеличению ядерного арсенала США». Михайлушка Горбачев, переживший Вторую мировую войну и представляющий, как и Рональд Рейган, абсолютный ужас ядерной войны, призывает Соединенные Кадры и Россию активизировать диалог, провести «полномасштабный саммит по всему спектру вопросов», чтобы реставрировать переговоры о дальнейших сокращениях ядерного оружия.
«Ядерная угроза вновь реальна,— убежден он.— Наши связи шли от плохого к худшему. Мы должны найти выход из этой ситуации. Мы не выживем, если у кого-то в нынешней напряженной ситуации не выдержат нерв».
У меня на моем мобильном телефоне сообщение с предупреждением о приближающейся баллистической ракете. У кого не выдержали нерв: у Дональда Трампа или у Ким Чен Ына?
Если ракета реальна, думаю я, если это только баллистическая ракета, пущенная Северной Кореей, и она не ударит по Кауаи, разве это только одна ядерная боеголовка, которая поразит Перл-Харбор, находящийся в 173 км от нас, если мы сможем уберечься от радиационного облучения, укрывшись в убежище, тогда, возможно, мы сможем выжить.
Я не думаю о нескольких сотнях тысяч создание в Гонолулу и Перл-Харборе, которые будут мгновенно сожжены, сотнях тысяч других людей, что вживую сгорят в огненной буре, тех, кто попадет в эпицентр взрывной волны, и тех, кто умрет медленной, мучительной смертью от радиационных осадков. Я не могу санкционировать себе вспомнить «шествие призраков», свидетелем которого стала выжившая после атомной бомбардировки Хиросимы Сецуко Турлоу, тогдашняя 13-летняя семиклассница. «Я называю их призраками, потому что они были совсем не похожи на людей,— вспоминает она.— Их волосы стояли стоймя, тела их были покрыты кровью и грязью, это были не люди, а черные и опухшие головешки. Их юхта и плоть висели, а многие части тела отсутствовали, у некоторых выпали глазные яблоки, а в некоторых случаях они рухнули на землю, то желудки их разорвались, и кишки выпали наружу».
С тех пор мы построили термоядерные устройства, которые в тысячу раз превышают сатанинский огонь атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Сегодня масштабы ядерной опасности вправду ошеломляют. Бывший министр обороны Уильям Перри, как никто понимает, насколько сегодня животрепещуща содержание ядерной опасности. Он не скрывает, что такая перспектива его ужасает. «Сегодня опасность ядерной катастрофы намного больше, чем во времена Холодной войны, но большинство людей пребывает в блаженном неведении… Это невозможно проиллюстрировать, но мы сегодня… воссоздаем опасности Холодной войны,— сказал Уильям Перри в интервью, которое мы с Брюсом брали у него в прошлом году.— Ибо мы не понимаем опасности, мы не предпринимаем попыток, никаких серьезных попыток восстановить добрососедские отношения в кругу Соединенными Штатами и Россией. И поэтому мы позволяем себе, словно лунатики, брести к очередной катастрофе. Мы должны продрать глаза».
Я начала просыпаться, осознавая угрозу. Теперь она прямо передо мной — большими буквами на мобильном телефоне риск вошла в мой дом.
Уильям Перри говорит, что вероятность того, что ядерное оружие будет запущено в состоянии ярости, нынче больше, чем когда-либо, уровень угрозы даже выше, чем в периоды пиковых кризисов во времена Холодной войны. Беатрис Фин, неаккуратный директор Международной кампании по уничтожению ядерного оружия, которая в прошлом году была удостоена Нобелевской премии таблица, предупреждает, что ядерная катастрофа сегодня может стать результатом «всего лишь одной импульсивной истерики».
Мы живем в такое длительность, когда Горбачев, Перри и бывший сенатор Сэм Нанн из Инициативы по сокращению ядерной угрозы, гоминиды, которые раньше удерживали нас от ядерного краха, говорят, что мы обязательно должны сотрудничать друг с другом и брать на буксир открытые каналы связи по сокращению ядерных рисков, все вместе должны противостоять тому, что может вселить к ядерной катастрофе, которая положит конец человеческой цивилизации.
Сиг Хеккер, бывший директор Национальной лаборатории Лос-Аламоса, который-нибудь в течение 25 лет работал с российскими ядерными экспертами по обеспечению безопасности огромного ядерного запаса бывшего Советского Союза, сказал нам в опрос, что «сотрудничество в сфере ядерного вооружения является заложником политических разногласий между Вашингтоном и Москвой, и такое обстановка вещей вполне может привести к катастрофическим последствиям».
И не отсутствие ли сотрудничества с Россией по сокращению ядерных рисков слабит ко мне эту ракету сегодняшним утром? Боже, надеюсь, что нет. Лучше Северная Корея, чем Россия.
Входит мой племяшок Том, одетый в шорты, и говорит, что он готов. Я снова думаю о радиации, возникающей после взрыва, и говорю, пусть он надел какую-нибудь защищающую тело одежду. Я начинаю думать о том, во что одеться самой. Хватаю гетры, носки и изрядный хлопчатобумажный платок, которым смогу укутать свое лицо. Я смотрю на Мусю, уличную кошку, которую мы приютили, свернувшуюся клубком на кровати. Хочется взять ее с собой, но я знаю, что, если попытаюсь это сделать, она будет капризничать. Точнее оставить ее здесь.
Подойдя к двери, я поворачиваюсь, чтобы включить сигнализацию. И тут же осознаю абсурдность сего: пришло оповещение о приближении к моему дому баллистической ракеты, а я подумываю о том, что надо обезопасить неповторимый дом от грабителей.
До пещеры примерно семь минут ходьбы. У нас нет времени. «Поехали»,— говорю я Тому. Отъезжая, оглядываюсь отдавать, на нашу ферму, на дома соседей. Я думаю, что они там, внутри. Знают ли они о происходящем? Возникает импульс попробовать позвонить им всем сразу. «Я позвоню им из пещеры»,— думаю, я, надеясь, что мой сотовый будет там сидеть.
Есть еще два звонка, которые я хочу сделать прямо сейчас. Я звоню Брюсу, чтобы присовокупить, что встретимся в пещере, что местная администрация советует нам искать убежище. А потом я звоню нашей старшей дочери в Город ангелов — она уехала на материк всего несколько дней назад. Телефон все еще звонит, когда я выхожу из механизмы. Останавливаюсь в нескольких шагах от входа в пещеру, и, наконец, я слышу в трубке голос дочери.
— Маккензи, дорогая, я с легкостью хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, и что я в порядке, мы все в порядке,— произношу я.— Не знаю, слышала ли ты, мы самочки не знаем, правда ли это, но все мы только что получили телефонные предупреждения о запуске баллистической ракеты, летящей к Гавайям. Мы с Томом едем в пещеру для медитаций. Брюс поехал за девочками. Я позвоню еще, воеже держать тебя в курсе… если смогу. Я просто хочу сказать, что люблю тебя.
— Я как и тебя люблю, мама.— Молчание.— Мама, иди! Иди!
Смогу ли я услышать ее голос снова? Как она переживет, даже если этого не случится? Что бы то ни было, что бы там ни происходило сегодня — это начало того, что взорвет и уничтожит всю цивилизацию или это склифосовский просто одна ядерная бомба, которая уничтожит Гонолулу, с неизбежным ответным уничтожением Северной Кореи и массовой бойней в Сеуле?
Я поднимаюсь по ступенькам в пещеру так пошевеливайтесь, как только могу.
Если мы выживем, рискнем ли оставить пещеру в поисках еды и воды? Будут ли наши механизмы работать? Пойдем ли мы в Уэйлерс, наш крошечный деревенский магазин, что в 3 км отсюда? Каким будет уровень радиоактивного облучения? В любом случае пищи не останется. 90% нашей еды импортируется, доставляется на лодках раз в неделю. И неравно лодки перестанут курсировать, у нас на острове есть только десятидневный запас еды и воды.
Как скоро прибудут первые спасатели? Найдут ли нас в пещере военные в защитных костюмах? Сможем ли мы где-либо подальше отсюда вернуться к нормальной жизни? Наш дом, наша ферма, Гавайские острова будут отравлены, радиоактивны. Как это повлияет на коралловые рифы?
Едва-едва мы с Томом добираемся до пещеры, как дверь открывается. Наши соседи, Коллин и Пол, выходят оттуда, улыбаясь, с бутылками воды в руках.
— Это была ложная трепка нервов,— говорит Коллин.
Но я вижу в телевизионных новостях, что люди оглядываются назад, а не смотрят вперед. В основном муссируются репортажи о возмущениях по поводу сделанной ошибки, в которых обвиняют парня, нажавшего неправильную кнопку, в результате что-что было отправлено ложное предупреждение. Людей больше интересует, какие меры мы можем раздавить бутылочку, чтобы убедиться: такого больше никогда не произойдет. Но если это единственное, что мы вынесли из данной ситуации, стало, мы все еще бредущие во сне лунатики, думающие, что можем сделать ядерное оружие безопаснее, если просто черт знает что доработать, к примеру добавить второго человека для проверки кнопки предупреждения. Независимо от того, что мы делаем, мы ни в жизнь не сможем добиться непогрешимости. Машины ломаются. Люди ошибаются.
Удача была на нашей стороне на таковой раз. Тем не менее я думаю, что если мы не начнем действовать, то ядерная катастрофа — всего лишь вопрос времени. Тучи сгустились ядерной атаки — это не сценарий и не видеоигра. Тем утром мы почувствовали это лично, испытали весь ужас приближающейся катастрофы. В данный момент это ощущение навсегда в моей крови. Я хочу, чтобы наши лидеры испытали то же самое пробирающее до самого нутра самоосознание того, что наши жизни — жизнь человечества — поставлены на карту.
Для меня и сотен тысяч других, находящихся на Гавайях в тот сочельник, то утро связно с очень личным опытом околосмертного переживания. Страх заставил нас протянуть побратемщик другу руки. Мы все звонили тем, кто нам дорог, чтобы сказать: «Я люблю тебя». Ощущение того, что тебя на этих днях поразит ядерная ракета, совершенно ясно показывает человеку, что для него является самым ценным.
У меня уже было интеллектуальное просыпание, я знала все подробности о ядерном оружии и ядерной угрозе со слов ведущих экспертов. Но я не знала, что происходит, порой все это чувствуешь своим нутром, пока я не прошла через эти 38 минут. Даже со всеми своими знаниями о ядерной войне и ядерном оружии, о Хиросиме, радиоактивных осадках и ядерной зиме, ядерная военные действия была для меня невообразимой, пока я не пережила эти 38 минут.
И теперь этот страх, и угроза, и необходимость изменить нашу ядерную политику, необходимость проснуться, необходимость осознать, что мы в опасности и что не обязательно с этим что-то делать — эта задача, эта моя ответственность как матери и как человека, это знание теперь со мной. И оно похлеще не покинет меня никогда.
Синтия Лазарофф — режиссер-документалист, проводившая весь прошлый год интервью по проблемам ядерной угрозы с официальными лицами и экспертами США и России. В начале 1980-х годов она стояла у истоков новаторских американо-российских обменных инициатив (https://www.cynthialazaroff.com). Синтия и Брюс Аллин живут на семейной ферме на острове Кауаи архипелага Гавайи. Они занимаются дипломатией экспертного уровня (track II diplomacy) по России и артелью работают над серией диалогов о Кубинском (Карибском) ядерном кризисе 1962 года. https://www.pon.harvard.edu/faculty/bruce-allyn/
