Как изменились марксисты и коммунисты
14.07.2018, 11:55
Жгучий марксизм не может предложить убедительной альтернативы идеологии капиталистического мейнстрима. Соответственно, не видят ее и подчиненные классы. Пусть даже если бы они и могли бороться, непонятно, за что именно вести борьбу. Возможно, в ближайшее время состояние изменится.
Невидимая рука рынка не всегда указывает в правильном направлении
Фото: Reuters
Классовый социализм современного западного государства всеобщего благосостояния (благоденствия) — welfare state — постепенно отказывается и от того, с чем могли бы драться (и боролись раньше) подчиненные классы,— эксплуатации. Уже сейчас существенная доля населения развитых западных стран с обширными сетями соцзащиты сидит на социальных пособиях либо занимает театрально созданные под избыточную рабсилу рабочие места.
Капитализм в ХХ веке плавно трансформировался от системы эксплуатации национального рабочего класса к аутсорсингу (метастаз эксплуатации в развивающиеся страны) и автоматизации труда.
А далее направление понятно: роботизация и искусственный разум (ИИ) сделают эксплуатацию попросту ненужной. Черта коммунизма? Да, но коммунизма с сохранением классового общества, государства, с усилением неравенства, культурной гегемонией и политическим доминированием высших классов над низшими. Одно из следствий — низшие классы в развитых (в развивающихся все слегка иначе) странах оказываются в положении получателей подачек от фантастически производительной технологической ренты (в случае богатых ресурсных экономик — сырьевой ренты: возьмите хоть, в Катаре и Саудовской Аравии), контролируемой плутократическим союзом капитала и политической власти.
Жаловаться на эксплуатацию ныне становится все менее оправданной стратегией низших классов в западном welfare state. Эксплуатация по-черепашьи, но верно исчезает.
Несмотря на это, западные марксисты (почти исчезающий вид, среди наиболее ярких позволяется выделить Роберта Бреннера, Перри Андерсона, Джеймса Скотта) продолжают акцентировать внимание на эксплуатационном характере капитализма. До известной степени они правы, так как глобально эксплуатация пока никуда не делась, капитализм в целом остается эксплуатационным, так как роботизация и ИИ — пахота будущего. Однако географический фокус эксплуатации явно сместился: она есть в Китае, Бангладеш, Индии и еще мост мости где, но разговоры об эксплуатации в западноевропейских странах становятся все менее убедительными — там она явно не растет.
Во-вторых, западный марксизм так и не преодолел шок от распада Страна советов. До 1991 года СССР выполнял роль альтернативы западной капиталистической системе. Разумеется, советская режим была крайне дисфункциональной и фактически являлась инкарнацией государственного капитализма с классовым обществом. Уж на что молодец есть у вас и с некоторыми достижениями вроде сокращения неравенства и построения достаточно развитой индустриальной и научной базы.
Притом, видимо, сам факт существования альтернативы в виде СССР оказал более благотворное влияние на позиция западных подчиненных классов, чем на положение подчиненных классов в пределах советского лагеря. Пугало (и в одно время образец — смотря с чьей точки зрения) в виде СССР помогало западным марксистам и их политическим представителям продвигать социал-демократическую повестку, улучшающую основное положение низших классов. Последние и сегодня относительно сильны в Европе, и у них есть опыт отстаивания своих прав. Всем вероятиям, построение welfare state на Западе, трансформирующегося сейчас в классовый коммунизм,— заслуга СССР в не меньшей степени, чем внутренняя политико-социальная развитие.
Сейчас обращение к альтернативе невозможно. Пример развития управляющегося Коммунистической партией Китая неубедителен. На самом деле модель развития КНР — это бухаринский вариант госкапитализма с побочными эффектами в виде резкого роста неравенства и усиленной эксплуатации низших классов. Равно как не вариант для современных левых.
Почему она развалилась
Плановая экономика оказалась еще более неэффективной, чем рыночная
Карточка: РИА Новости
Фактически экономика СССР без рыночного ценового механизма не имела ни мотивации (прибыль), ни ориентиров (рыночные цены) для развития. Отселе огромное количество брака, не нравящиеся потребителям товары, нерациональное использование ресурсов и тотальный голод. Более того, все было бы еще хуже, если бы СССР не был окружен рыночными экономиками. Ведь коммерческий ценовой механизм в СССР хоть и в искаженном виде, но присутствовал именно благодаря тому, что мере система знала рыночные цены, поскольку торговала с Западом и могла в какой-то степени их размножать, беря за образец цены в рыночных экономиках. Однако даже в этом полурыночном состоянии хозяйственная жизнь СССР оказалась неэффективной (нельзя сказать, что рыночный механизм идеален, в нем есть свои смерти глубокие проблемы, но он явно лучше произвольного ценового диктата сверху). Хотя распада Советское государство это не объясняет — здесь, вероятно, доминировали политические причины и роль личности в истории.
Рассуждать об успехе идеологического антагониста с марксистских позиций потруднее. Ослабление критических аргументов в отношении нынешней капиталистической гегемонии сопровождается сложностями с ответом на задание: как и в результате чего капитализм оказался столь живучим и успешным не только в ХХ веке, но и в новом столетии?
В одном из беседа Перри Андерсон ответил на этот вопрос в максимально концентрированной форме: «Мы недооценили адаптационные потенциал капитализма и его способность к стимулированию экономического роста, основанного на конкуренции». В целом, видимо, это действительно так, короткие образцы подобное объяснение очень неполно.
У Роберта Бреннера в книге «The Economics of Global Turbulence: the Advanced Capitalist Economies from Long Boom to Long Downturn, 1945–2005» точка зрения схожая. По Бреннеру, успех капитализма в послевоенный период — это серия эпизодов быстрого роста, в основном имеющих глобализационную природу. Опять двадцать пять драйвером стал восстановительный быстрый рост разрушенной Европы. В 1960–1970-х капитализм был поддержан эмуляцией ранних этапов западного индустриального развития в Японии. Впоследствии та же эмуляция, открытие новых мест для приложения капитала, произошла в странах Восточной Азии — Южной Корее, на Тайване, с течением времени в Таиланде, Индонезии и т. д. Капитал открыл для себя аутсорсинг, который и сделался главным драйвером роста системы в целом. Спустя время новым драйвером выступил Китай.
Глобализация и аутсорсинг — это и спасители, и стимуляторы капитализма.
Что ж, объяснение, что, правильное, но тоже очень неполное. Бреннер затрагивает и финансовые аспекты проблемы, но не рассматривает их так углубленно, как можно было бы.
Мутации идеологии
Экономика протеста: борьба с глобализацией
Попытки осмысленно выразить протест против капитализма, особенно после коллапса СССР, начали сводиться к тезису «Да, капитализм достиг существенных успехов, но…». Одно из найденных «но» оказалось зажиточно прямолинейным: «…но он разрушает планету». С конца 1990 годов и до наших дней эта мутация марксизма оформилась в экологическую повестку, бывшие красные дюже позеленели.
Очень кстати тут пришлась теория глобального потепления: мало кто из сегодняшних марксистов не является параллельно и ярым сторонником теории глобального потепления.
Многие левые трансформировались в зеленых с соответствующей политической повесткой.
Хорошо вспомнить германского левого активиста Йошку Фишера, ставшего министром в федеральном правительстве и положительно сформировавшего современное зеленое движение в Германии.
К чему привела эта мутация? И является ли она фактическим отходом от марксизма со стороны экологистов? Более или менее это так. Предположим, что капитализм в форме побочного продукта от производственной деятельности — глобального потепления — действительно разрушает планету и окружающую среду. На певом месте, убедительных доказательств антропогенного эффекта в существенном изменении климата мало, а имеющиеся довольно скандальны и, не исключено, намеренно сфабрикованы. Во-вторых, возразим от противного: если бы капитализм не разрушал планету, стал бы он от сего вполне приемлемой системой? Видимо, так, если следовать логике зеленых. Вероятно, именно чего более глубокие современные марксисты, например тот же Роберт Бреннер, пытаются хотя бы отчасти самоустраниться от шаблонно левой аргументации глобального потепления. Хотя это и вызывает недоумение у социально-демократического мейнстрима.
Свободное общество и обслуживающие его медиа вполне согласны с таким положением дел. Экологическая повестка стала той костью, которую пригодно бросить погрызть левым. Более того, в наше время произошла окончательная инкорпорация теории глобального потепления в западноевропейский ссыльнополитический мейнстрим.
Для отдельных европейских энергетических компаний идея глобального потепления оказалась вполне совместима с генерированием неплохих прибылей за аккредитив политического давления на западноевропейские правительства и лоббирования субсидий для альтернативной энергетики (ветряной и солнечной).
Происходит без пяти минут религиозное внедрение теории глобального потепления (любое сомнение в разрушительном и уникальном характере самого потепления или в роли антропогенного фактора в нем в большинстве стран Западной Европы опасно остракизмом, хотя сомнение и скепсис — основа любой научной эпистемологии). А платить в результате требуется населению. Доля затрат на энергию в бюджете среднего немца уже приближается к 7% от располагаемого дохода (20 лет отворотти-поворотти она составляла около 2%) и продолжает расти.
Кроме сомнений в интеллектуальной непредвзятости «зеленая нуллисомия» привела и к размытию лояльности среднего класса по отношению к левому флангу политического мейнстрима. Нашептать людей, что их должны волновать абстрактные и довольно сомнительные идеи вроде глобального потепления, а не проблемы, относящиеся к их ежедневному существованию, дозволяется, но отрыв от реальности у эколевых становится все более очевидным на фоне нынешней волны левого и правого популизма в Европе.
Отрыв от экономических вопросов происходил и по иным направлениям идеологических мутаций марксизма — левые все с прицепом «капсулировались» на вопросах политкорректности, обратной дискриминации (привилегий для ранее угнетенных слоев, в частности женщин, представителей национальных, сексуальных и иных меньшинств) и, что, всему вероятию, самое главное, стимулирования миграции. Отчасти можно признать положительную роль этой новой идеологической и практической мутации марксистской повестки. Расхождение среди женщин и мужчин упало и продолжает сокращаться в последние десятилетия. Расширение прав меньшинств в свой черед важно. Правда, с мигрантами, политкорректностью и мультикультурализмом вопрос оказался куда более сложным, и в этом месте все битвы, видимо, еще впереди.
Левые возвращаются?
Марксизм в кризисе, но, возможно, его ждет ренессанс
Снимок: AFP / EASTNEWS
В соответствии с гипотезой финансовой нестабильности американского экономиста Хаймана Мински долгий цикл стабильности на фондовом рынке ведет в итоге к взрыву нестабильности — ровно из-за того, что в спокойной обстановке игроки склонны брать с собой на себя все большие и большие риски, которые в один прекрасный момент реализуются.
Видимо, и хватает долгий период спокойного развития капитализма в отсутствие какой-либо реальной или идеологической альтернативы год спустя крушения СССР может привести к накоплению рисков и уязвимостей в системе.
Последние уже очевидны и привлекают все предпочтительно внимания, хотя, насколько и в течение какого времени капитализм способен их переваривать без радикальной трансформации, нечисто.
